Ставки на спорт 
Наш земляк спас и сохранил редкую книгу великого поэта
Наш земляк, известный журналист Виктор Вихляев, будучи пятилетним мальчишкой, в военные годы спас от гибели уникальный том стихов Пушкина.
На будущий год исполнится семь десятилетий с той поры, как в семье североказахстанского журналиста живёт на правах желанного друга эта дорогая сердцу «поэтическая библия» — первый том академического пушкинского издания, выпущенного к столетию гибели поэта. В овале, на плотной, под цвет слоновой кости, лицевой переплётной крышке — тиснёный барельеф, а под ним два островка цифр «1837-1937». В фолианте — стихи от лицейской весны до болдинской осени.
Вполне возможно, что экземпляры столь давнего издания есть в личных собраниях и других библиофилов-земляков. Но у каждой из этих книг-близнецов своя, неповторимая история, связанная с биографией их владельцев, иными обстоятельствами обретения духовной драгоценности.
Вторая мировая ворвалась в страну, где ценили свободолюбивого поэта, почитали его своей Cовестью. Пришло время, и мир узнал, насколько изуверски вели себя палачи со свастикой в святых пушкинских местах. Отступая, варвары заминировали могилу поэта, чтобы взорвать пришедших к нему на поклон вместе с памятью о нём. Силой оружия и духа народ отстоял страну и своего любимого поэта.
Так уж случилось, что к «спасению» Пушкина я, в ту пору пятилетний мальчонка, тоже имел прямое отношение. Волею судеб за несколько недель до начала фашистского нашествия наша семья оказалась в приазовском городке Мелитополе, издревле именуемом в буквальном переводе «медовым городом» за богатство даров украинской земли. Он стал частью моего полынного детства, ранней мальчишечьей зрелости. От увиденного и пережитого вызрели в характере нетерпимость к насилию, жестокости, любой житейской несправедливости. Протестовать, бороться, быть Человеком научили война и непокорный поэт.
… Под натиском врага город сохранял свободу до осени первого военного года. Его бомбили и терзали артобстрелами днём и ночью. Силы защитников иссякли. В конце сентября 1941-го садами уходили остатки армейских частей и заградительных отрядов. В один из дней наступила зловещая тишина. На улицах ни души. Как все мальчишки-непоседы, я сбежал из дома на «разведку».
На улице Декабристов, где стояла приютившая нашу семью хатёнка, появилась ватага людей в касках, с автоматами наперевес. Бежать домой было поздно. Пришельцы вот-вот должны были пройти мимо забора, за которым я нашёл временное укрытие. Солдатские сапоги уже совсем близко цокали по мощёной мостовой. Поравнявшись с полуразрушенным зданием напротив моего тайника, которое ещё недавно именовалось книжным магазином, оккупанты построчили по окнам из автоматов и принялись ударами сапог вздымать разбросанные взрывом тома. Ловко поддетая ногой, в мою сторону полетела толстенная книга. От неё в разные стороны, словно гуси-лебеди, поплыли белёсые листы…
Горластая ватага прошагала мимо и скрылась за поворотом улицы. Было боязно выбираться из тайника, но мальчишеское желание приблизиться к растрёпанному страдальцу всё же взяло верх над страхом. Присев на корточки, я приподнял книгу и тут же уронил — тяжеленная. С оглядкой по сторонам начал листать страницы со столбцами строчек и полыньями белизны вокруг них. С т и х и.
На одной из страниц увидел рисунок кудрявого мальчугана. Подперев рукой подбородок, он задумчиво смотрел куда-то мимо меня. Паренёк показался мне очень знакомым. Но прочитать подпись под рисунком я не мог, так как к пяти годам знал ещё не весь алфавит, потому продолжал думать-гадать, забыв обо всем на свете. Увлечённый, явно потерял бдительность и не заметил, как кто-то подошёл сзади и крепко ухватил за ухо. Покряхтывая от боли, я скосил глаза и увидел свою моложавую бабулю Анну. Нашла-таки!.. Ну, сейчас будет мне за самовольную отлучку в такое опасное время! Но вместо трёпки старушка отпустила ухо, наклонилась надо мной и произнесла:
— Витя, так это же Пушкин… Помнишь, я тебе его стихи читала?.. Ах, изверги, ах, супостаты… — бранилась моя «гувернантка» и принялась вместе со мной искать среди бумажного хлама листы из пушкинского тома. Я кинулся к месту, куда улетела стая белых страниц-лебедей… Собрали всё, что нашли, что успели. Вскоре снова послышались гортанные выкрики, стрельба, собачий лай и людские вопли. Начиналась двухлетняя фашистская оккупация.
Книгу-страдалицу я унёс с собою и не расставался с нею никогда. Через много дорог и тревог прошёл спасённый мною Пушкин. Был день, когда невыносимые тяготы погнали нас из оккупированного города в недалёкий от него хуторок, где можно было как-то прокормиться. Среди нехитрого скарба вынужденных беженцев находился и Саша Пушкин. Разлучить меня с ним не смогли уже никакие обстоятельства. И я был безмерно благодарен матери за то, что она могла бы, но не сказала: «Да брось ты её, сынок, куда тащить такую тяжесть».
Спасли мы Пушкина от гибели и в 1943-м, когда отступающие каратели уничтожали всё на своём обратном пути. Мы вынуждены были бежать из горящего селения в кукурузные заросли за околицей, едва успев сбросить в дворовый погребок кое-какие вещички и моего многострадального друга. Хутор сгорел дотла. Погребок уцелел. Мой Саша остался жить.
Спасённый Пушкин щедро отблагодарил меня. По его вдохновенным строкам я учился читать, понимать напевность и строгость поэтической речи, а через годы и сам приобщился к стихотворчеству, он помог мне не растерять чистый русский говор за шесть лет жизни в Малороссии. И, слава Богу, что в ту трудную годину начала жизни рядом со мной всегда был неразлучный друг Александр да моя грамотная бабка Анна Петровна…
Вот такой была моя начальная школа. В первый класс нас, горстку уцелевших в бойне пацанов-переростков, собрали только в 45-м. Тогда мне было без малого девять. В школу я всегда отправлялся с Сашей Пушкиным. Учительница предлагала мне читать его стихи, когда через дырявую крышу на парты то моросил дождь, то падал мокрый снег. Писать было нельзя, да и не на чем. Частенько я наизусть «шпарил» то, что выучил с бабулей, и делал это с большим удовольствием.
Порою пушкинское слово звучало в классе от звонка до звонка, и ничто не могло воспрепятствовать единению повзрослевших до срока мальчишек с певцом и пророком свободного Отечества.
В послевоенные годы, когда на Украине начался страшный голод, нашёлся один «любитель поэзии», который, узнав о нашей семейной реликвии и гибельном положении семьи, предложил обмен: Пушкина — на литровую банку кукурузной дроблёнки. Сашу Пушкина «мамалыжнику» мы не отдали.
Не бросил я друга и в голодном 47-м. Опухшие, вконец обессилевшие от голода, правдами и неправдами втиснулись мы в переполненный поезд, идущий в Сибирь, чтобы как можно быстрее вернуться в родное североказахстанское село-крепость Полудино, давшее, кстати, имя волости конца 19 века, которой управлял отец Магжана Жумабаева, повторившего участь великого русского поэта через век после его гибели. Тогда мы этого ещё не знали… Так на родине «казахского Пушкина», как справедливо назвал Магжана его поэтический наставник Валерий Брюсов, появился опалённый войной фолиант… Хилому мальчонке непосильно было тащить на себе весомый предмет, но, возвращаясь из фашистского ада, он не бросил потрёпанный ранец, в котором неизменно находилось «Священное писание», имя которому — Александр Пушкин.
Потом были годы взросления, зрелости — школьные, университетские, трудовые. На полках большой домашней библиотеки обосновались десятки книг-слитков золотой пушкинской мысли, исследования его жизни и творчества. Но всегда самым дорогим, поистине бесценным, был и остаётся этот прошедший через войну и страдания том стихов юного Пушкина. У книги много друзей. Среди них мои дети и уже повзрослевшие внуки, которые с пелёнок знают историю появления в семье этой реликвии и ценят её не меньше меня самого, не расстающегося с поэтом и на восьмом десятке лет.
Не раз в минувшие годы я порывался отдать многострадальный том мастеру-переплётчику. Но вовремя останавливал себя: нет, пусть уж книга-ветеран остаётся такой, какой вышла из огня и бед. Пусть она пребудет символом стойкой любви ко всему, что достойно людского почитания. Да не увидит она ядерной катастрофы, которую наверняка не пережило бы ни человечество, ни его великий глашатай Свободы, Мира и Добра Александр Пушкин.
Виктор ВИХЛЯЕВ
